Старт!

<<< Предыдущая глава   Вернуться к оглавлению   Следующая глава >>>

Мысленно я уже в беге. Зрители этого, конечно, не чувствуют. Они видят Борзова, который медленно подходит к линии старта, тщательно устанавливает ступни ног в колодки и замирает в этой позе до команды "Внимание!". Но воображением я опережаю события и уже бегу.

На финише я не чувствовал ничего, кроме усталости, Она как-то сразу навалилась на меня, и я уже не замечал ни трибун, ни фотокорреспондентов, ни тренеров, ждавших нас в проходе, ни даже товарищей по команде, которые бежали ко мне со своих этапов. Как в тумане прошел церемониал награждения. Можете мне поверить: дороже серебряной медали были для меня горячие рукопожатия друзей и их слова: "Спасибо, Валера!"

Эта ситуация напоминала известный эпизод из книги о Ходже Носреддине. Помните случай, когда Ходжа берется вылечить горбатого ростовщика и предупреждает родственников: в момент излечения они ни в коем случае не должны думать об обезьяне - иначе лечение не получится. Но поскольку нельзя, заставляя себя не думать об обезьяне, не помнить об этом, ростовщику до самой смерти предстояло ходить горбатым!

Помог мне Петровский. Он посоветовал вызывать в сознании картину бега еще в тот момент, когда я. только находился на старте. По какой-то странной ассоциации это помогало мне очень точно реагировать на выстрел стартера...

Выстрел! Срабатывает автомат, заряженный на преодолении инерции покоя. Сначала разгоняюсь за счет мощности проталкивания в каждом шаге, потом постепенно перевожу взгляд по дорожке в район финишных клеток, а потом чуть выше финишной ленточки (которую я, естественно, не вижу, но знаю, где она должна быть), С помощью такого изменения направления взгляда я поднимаю себя до нормального бегового положения. Поднимаю себя глазами!

Сейчас конец стартовому разгону. Еще немного удержать частоту движений. Мгновенно ориентируюсь на дорожке: где соперники? По топоту за спиной буквально кожей ощущаю, что старт я выиграл - конкуренты остались позади. Не форсирую скорости - ведь это только предварительный забег, - готовлюсь к финишу. До него еще метров двадцать. Чуть активнее поработал стопами и участил движения рук. Рядом никого нет, и финишный бросок не нужен. Но что это? Меня опрокидывает назад, ощущение такое, будто таз и ноги выходят вперед. Ничего, сейчас подправлю. Подбородок на себя, наклонил голову. И теперь легкий нырок вперед. Все в порядке. Скорость почти максимальная.

Финиш. Несколько метров пробегаю по инерции. Быстро бросаю взгляд на табло: сейчас дадут результат. Есть -10,47. Не густо, но для забега больше и не требуется. Теперь вечером четвертьфинал.

Так началась для меня олимпийская страда.

Мы не стали загадывать с Петровским, буду или нет выступать я в беге на 200 м. "Посмотрим по ситуации, - сказал мне тренер,- начнем со 100 м и закончим эстафетой. Но главное сейчас- стометровка. Отработаешь ее - будем решать дальше. Рисковать эстафетой мы не имеем права - ребята на тебя крепко рассчитывают. Имей в виду".

На том и порешили.

Мы заранее знали состав участников предварительного забега, но, по правде говоря, он и не очень меня интересовал. Все-таки я был готов так хорошо, что не сомневался, что войду в следующий круг. И в забеге, и в четвертьфинале было решено работать с экономией. В первом круге это полностью удалось - я контролировал весь бег с первого до последнего метра, даже ощущал малейшие неровности дорожки, корректируя положение тела руками.

Но в четвертьфинале случилось так, что я сработал почти на полную мощность, правда против своей воли и по не зависящей от меня причине.

После перерыва между забегом и четвертьфиналом мы встретились с Петровским на разминочном поле. Я снова хорошо размялся, проделал несколько специальных упражнений, и тут кто-то сказал, что время четвертьфинальных забегов переносится. "Быть этого не может, - сказал Валентин Васильевич. - Чтобы немцы, да еще на Олимпиаде, программу меняли?! Что-то тут не так. Пойдем от греха в "предбанник". Подождем старта там".

Хорошо, что в "предбаннике" был телевизор и можно было наблюдать, что делается на стадионе. Я знал, что в следующем круге моим соперником должен быть Роберт Тейлор. И вдруг вижу его на телевизионном экране. Да ведь это же мой четвертьфинал! Я ринулся к двери, оттолкнул служителя и выскочил на дорожку. Участники моего забега уже снимали костюмы... Еле успел поставить колодки, как раздалась команда "На старт!". Об этом беге я вряд ли могу сказать что-либо определенное: ничего не запомнил, кроме рева трибун. Я только представил себе, что могло произойти, если бы я опоздал, как моя машина "соскочила с тормозов". Я промчался по дистанции даже не заметив ее. И, только постепенно отходя от этого сумасшедшего бега, взглянул на табло - 10,07. Так быстро я еще никогда не бегал. Если бы в этот день время фиксировали ручным секундомером, то наверняка я выбежал бы из 10 сек. Вот что такое хорошая встряска перед забегом!

Уже после бега я обратил внимание на выражение лица Тейлора. Впервые я увидел в его взгляде любопытство и одновременно смятение. Хотя мы с ним встречались и раньше, на этом же стадионе, все-таки это поражение его потрясло. Видимо, не ожидал он от меня такой прыти. А возможно, только сейчас понял, что в финале ему одному придется сражаться за честь американского спринта. Дело в том, что остальные участники команды США - Робинсон и Харт - опоздали к своим четвертьфиналам и выбыли из дальнейшей борьбы. Им оставалось уповать теперь только на эстафету.

Полуфиналы состоялись на следующий день. Но здесь никто никаких чудес уже не показывал: шла борьба только за выход в финал. Я в своем забеге на полтора метра опередил тринидадца Хесли Кроуфорда, хотя и не слишком старался. А из второго полуфинала в финал вышел и Саша Корнелюк. Итак, впервые после 1952 г. в финале стометровки снова выступали советские спринтеры.

Валерий Борзов

Финал через 2 часа. Не могу сказать, что я готовился к нему тщательнее, чем к остальным забегам. Мой организм уже второй день работал как бы в автоматическом режиме, и никаких коррективов в его работу вносить не приходилось.

Устанавливая колодки, я обратил внимание, что Тейлор как-то по-особому взвинчен. Он все время производил какие-то телодвижения и при этом искоса поглядывал на меня. Я же постарался казаться подчеркнуто спокойным и, видимо, в этом показном спокойствии даже "перебрал" - старт я принял на какую-то долю секунды позже соперников. После стартового разгона где-то на тридцатом метре я краем глаза увидел чуть впереди себя и Тейлора, и Корнелкжа. Но я еще не размотал всего клубка своей скорости и поэтому не форсировал. К шестидесятому метру почувствовал, что соперники отстают, а подбегая к финишным клеткам, помню, успел даже удивиться: неужели выиграть олимпийский финал так легко и просто? Это радостное удивление выразилось в совершенно непривычном для меня жесте - я поднял обе руки вверх и так миновал финишный створ... "Ну вот и все, - думал я, пробегая нескоьлко шагов вдольревущих трибун, - теперь несколько дней отдохну, а там эстафета. Как все просто получилось!"

Может быть, это звучит не очень правдоподобно, но я не испытывал какой-то особо бурной радости победы. Радость выразилась у меня в одном жесте, когда непроизвольно поднял руки на финише. А когда остановился, то главным чувством было удовлетворение, удовольствие от реализованного в 10 секунд труда нескольких лет. По привычке я сразу начал высматривать на табло результат. Цифры говорили, что я пробежал финал за 10,14 сек. Вот эти 10 секунд и были моей спрессованной в мгновения десятилетней жизнью в спорте.

Я не испытывал даже простого волнения; оно прошло еще на старте, когда я мысленно уже был в беге. А сейчас, после финиша, заново ощущал реальность окружающего, ко мне возвратились зрение и слух. Я видел тренера в проходе, друзей на трибунах и, конечно, бегущих ко мне со всех сторон фотокорреспондентов и журналистов. Все это было мне уже хорошо знакомо по прежним соревнованиям и все-таки ново. Ведь я в первый раз стал олимпийским чемпионом!

Тут к нам, первым трем призерам, подошли судьи и пригласили в комнату, где ожидают церемонии награждения. Я иду туда вместе с Робертом Тейлором и Ленноксом Миллером. Теперь мы неразлучны до пьедестала. Роберт молчалив, он поздравил меня после бега и теперь думает о чем-то своем. А Миллер, наоборот, радостно возбужден - это его вторая олимпийская медаль: в Мексике была серебряная, теперь "бронза". В комнате и Тейлор оттаивает, говорит мне несколько приветственных фраз. А я невольно сравниваю отношение к себе соперников до и после бега. Теперь, когда все выяснено, все стало на свои места, я не без тайной гордости думаю о том, что их комплименты не беспочвенны, что я и в самом деле в спринте силен, если уж такие парни обращаются ко мне с явным оттенком уважительности. В общем, настроение у меня самое радужное. Я начинаю думать уже о том, как будет проходить награждение, как меня будут поздравлять товарищи, тренеры, руководители. Представляю, как встречусь с тренером. Слаб человек, ничего не скажешь, - ведь все это так приятно! Но здесь сладкие мечты прерываются судьей, который приглашает нас к пьедесталу почета.

Мне не раз до этого приходилось стоять на верхней ступени. Но здесь церемония награждения самая волнующая. Все-таки не так часто в честь победителя играют гимн страны. Это наполняет меня подлинным счастьем и гордостью. Таких минут не забыть никогда.

Но, чего греха таить, прошло немного времени, и ты, окружен- своем сознании и другие нотки. Если до старта ты был только одним из соискателей, то теперь ты... как бы это сказать... титуло-носитель. И появляются первые симптомчики звездной болезни. Если раньше ты доброжелательно и внимательно отвечал на все вопросы, без счета давал автографы, то теперь вопросы и просьбы вызывают легкое раздражение: "Почему я всем стал нужен? Что им всем от меня надо?" Мысли, что и говорить, не украшающие. Я и сам понимаю это. И мысли эти надо давить немедленно, пока не поздно. Начинаю убеждать себя, что не следует слишком обольщаться своей сегодняшней популярностью. Объясняю себе, что все люди разные, хотя и задают подчас одни и те же, пусть надоевшие тебе вопросы. Такое объяснение несколько успокаивает, и я начинаю терпеливо "обслуживать" любителей спорта, всех, кто обращается ко мне: объяснять обстоятельно, доброжелательно, удовлетворяя их любопытство и сохраняя свое доброе имя.

Не могу говорить о других, но мне все же кажется, что подобные чувства испытывают в какой-то момент в той или иной мере большинство победителей. И говорю об этом не стесняясь, потому что всегда умел побороть в себе мелочное "я", не дать ему развиться до размеров опасных.

Иное дело - традиционные пресс-конференции, к которым я всегда относился с должным вниманием и чувством ответственности. Думаю, что представители прессы не могут пожаловаться на мое к ним отношение. Многих журналистов я знал. Знал, что они писали обо мне раньше, и сейчас мне было интересно, как же эти люди сумеют найти новые ходы, новые интересные обороты, приводя уже известные факты из жизни спортсмена, в общем уже хорошо знакомого им человека.

Но в Мюнхене мне задавали и вопросы, которые приходилось парировать. И, конечно, первый из них был об участии (вернее, неучастии!) американцев в финале стометровки. Причем задан он был с подвохом; "Можно ли вас назвать и' считаете ли вы себя сами самым быстрым человеком на земле?" Я ответил, что олимпийская золотая медаль, которой меня только что наградили, дает мне, очевидно, и юридическое, и моральное право считать себя таким человеком.

Тут же последовал второй вопрос: "Что бы с вами было, если бы вы не выиграли?" - "Я бы проиграл!" Потом было еще несколько подобных вопросов, которые преследовали цель подвести сомнение под правомерность моей победы в спринте. (Судьба предоставила мне случай расквитаться с обидчиками - на пресс-конференцию после бега на 200 м я не пошел...)

С каким облегчением я вышел из зала и бегом направился к своим ребятам, к нашей команде, и с удовольствием окунулся в атмосферу всеобщей радости! И еще мне очень хотелось отдохнуть после всех событий и впечатлений этого дня.

Но отдыхать не пришлось... В тот же день вечером ко мне подошел Иван Андреевич Степанченок и попросил выступить в беге на 200 м. "Ты понимаешь, Валерий, - сказал главный тренер,- с очками в неофициальном зачете у нас не густо. Я знаю, что бежать 200 м не просто, и поэтому прошу выступить для команды. Никто не ставит перед тобой задачи непременно победить, но я уверен, что без медали ты не останешься. Такого хода, как у тебя, здесь больше нет ни у кого. Но решать тебе. Если можешь, выступи. Валентин Васильевич не возражает",200 м - это еще четыре забега (я и сам понимал, что при своей готовности в финал обязательно попаду), а ведь впереди эстафета, в которой ребята очень на меня рассчитывали. Мы с Петровским прикинули мои возможности и решили, что при разумной экономии сил до эстафеты должно хватить. Поэтому перед бегом на 200 м поставили жесткую задачу: в каждый следующий круг выходить с минимальной затратой энергии.

Своеобразно складывались эти забеги. Практически я не прикладывал никаких усилий для того, чтобы победить. Но, видимо, авторитет олимпийского чемпиона так действовал на соперников, что даже в те моменты, когда я на финише продолжал бег просто по инерции, они не делали никаких попыток обойти меня.

Например, в предварительном забеге я, несмотря на то что бежал "играючи", показал 20,64, а финишировавший вторым три-нидадец Э. Роберте проиграл мне более 0,3 сек. В четвертьфинале, который состоялся вечером того же дня, я попробовал отработать тактику, которую собирался применить и в финале. Довольно сильно пробежал первые 70 м, потом по инерции остальную часть поворота, а на прямой наращивал скорость почти до самого финиша. Результат получился отличный - 20,30 сек. (рекорд СССР по электронному хронометражу), причем мне не показалось, что я затратил сил больше, чем в забеге. Все-таки я действительно находился в отличной спортивной форме!

Финишировав, я не ушел со стадиона, а остался недалеко от дорожки, чтобы посмотреть на остальных участников. Надо же было узнать, кто будет основным соперником в финале.

Никто из американцев, бежавших 100 м, не вышел на старт 200-метровой дистанции. Тейлора, Харта и Робинсона сменили Ч. Смит, Л. Бартон и Л. Блэк. Именно в таком порядке они финишировали на чемпионате США в начале июля. Но, после того, как Ларри Блэк победил в четвертьфинальном забеге с временем 20,28, мне стало ясно, что именно он - основной конкурент. Видимо, так же считали и специалисты. В утренних газетах 4 сентября (день финала) я прочитал заголовки "Блэк или Борзов?" В полуфинале бежал уже совсем легко - показал 20,74. Ведь в этот же день должен был состояться и финальный забег.

По жребию в финале Блэку досталась первая, ближняя к бровке, дорожка, мне - пятая. Это значит, что до выхода из виража я не увижу соперника, а он будет видеть всех конкурентов. При прочих равных условиях это давало американцу определенное преимущество. Но у меня был уже свой план бега в финале, основанный на знании нескольких "мелочей" спринта, присущих именно бегу на 200 м. И я не без оснований надеялся, что их использование в финале даст мне возможность опередить сильного соперника.

Первое, что необходимо сделать перед бегом, - это настроиться на хороший стартовый разгон. Дело в том, что от сознания, что нужно бежать дистанцию вдвое большую, чем 100 м, у бегунов часто срабатывает своего рода защитная реакция, некий непроизвольный тормоз на старте, и они стартуют менее активно, чем на стометровке. Проконтролировать это в процессе самого бега довольно трудно. Поэтому на быстрый, старт нужно настраиваться заранее. И еще в разминке я намеренно заводил себя, готовясь на бег "вразнос" с первых шагов дистанции.

Валерий Борзов

Вторая специфическая особенность бегуна на 200 м - это умение использовать силу, выбрасывающую его вправо во время бега по виражу, особенно на участке выхода на прямую. Спортсмены, не владеющие навыками свободного бега, обычно в это время напрягаются. В процессе обучения даже тренеры иногда допускают ошибку, требуя, чтобы их ученики "срабатывали" выход на прямую. А как раз "работать-то" здесь и не надо - это требует чрезмерных затрат энергии и непременно скажется на финише. Образно говоря, энергично "работая" при выходе из виража, сопротивляясь центростремительному ускорению, спортсмен все свои усилия прилагает к тому, чтобы "сдвинуть" дорожку вправо. Но . поскольку рекортановая дорожка прочно приклеена к бетонному основанию, то пользы от этих затрат никакой...

Поэтому в конце поворота нужно выключиться, подобно тому, как пускают на свободный ход разогнавшуюся машину, и примерно метрах на двадцати экономить силы для бега по прямой без заметной потери скорости. Нейтрализовать же силу, выбрасывающую бегуна вправо, на вираже можно с помощью такого нехитрого приема. Начиная с середины виража нужно постепенно смещать взгляд: это вызовет и легкий поворот головы, и небольшой наклон туловища в направлении финишного створа. Спортсмен субъективно испытывает ощущение, как будто у него таз и ноги забегают справа от головы и туловища, обегают их, обеспечивая равновесие в этот трудный момент. В процессе тренировок я неплохо освоил эти приемы, и здесь в решающем забеге Олимпиады они пришлись как нельзя кстати. Вообще, если можно сказать, что какой-то забег (я имею 8 виду, конечно, состязания с равными соперниками) был "сделан", или, вернее сказать, даже выигран, еще до его начала, то, очевидно, это и будет финальный забег на 200 м в Мюнхене. Все, что я планировал выполнить в этом беге, мне удалось.

После хорошо взятого старта плавно вошел в вираж. Как я и ожидал, на выходе увидел впереди себя, примерно в полуметре, силуэт Ларри Блэка. В то время как я катил по инерции, Бпэк энергично работал на выход. Где-то за 85-90 м до финиша я вновь включил свой двигатель и достал американца. Я чувствовал, что он сопротивлялся десяток метров, а потом его силуэт исчез из поля моего зрения. Больше рядом не было никого... И тут мне в голову пришла озорная мысль - финишировать так же, как и в беге на 100 м. Я даже вспоминаю, что успел подумать: "Пусть потом фотокорреспонденты разбираются, где какой финиш!" Как ни странно, но мне впоследствии действительно приходилось видеть фотографии, где я финиширую впереди Блэка, а подпись под фото гласит: "Финиш Борзова. в беге на 100 м". Видимо, журналистов путало то, что и в одном, и в другом случае я был с поднятыми руками, а на первой дорожке примерно в полутора метрах сзади виднелась фигура негритянского бегуна.

Еще не успев остановиться после финиша, я услышал громкие крики на нашей трибуне. В общем гвалте я разобрал только одно слово: "Табло!" Машинально поднял глаза вверх и сам себе не поверил: на табло горели цифры -19,99! Они меня просто поразили, я не ожидал, что смогу показать такой результат (после уточнения оказалось, что я установил новый европейский и всесоюзный рекорд - 20,00). Этот результат, сейчас могу в этом признаться, обрадовал меня даже больше, чем вторая золотая медаль. Что поделаешь, эффекта новизны уже не было...

Индивидуальные соревнования для меня закончились. Теперь оставалась эстафета. Я подумал о ней сразу после церемонии награждения! И, вспомнив об этом, почувствовал, как же сильно я устал. Все-таки уже стартовал восемь раз. И, как бы ни старался экономить силы, траты были все же очень велики. Устал я и нервно. И если что меня поддерживало в это время, то только сознание, что теперь мне предстояло бежать в команде.

Легкая атлетика объединяет в себе массу самых разных видов. В Мюнхене, например, в легкоатлетической программе разыгрывалось 38 комплектов медалей, а в нашей дружине было более 70 атлетов, которые составляли сборную команду СССР. Конечно, командные связи в этом коллективе все же всегда развиты меньше, чем, например, в игровых видах, где действия одного игрока и всей команды тесно взаимосвязаны. И если можно назвать в легкой атлетихе команду в полном значении этого слова, то это и будет команда в эстафетном беге. Здесь мы связаны не только общностью цели, единством, синхронностью действий, но и самой эстафетой - палочкой, которую передаем друг другу.

Накануне Олимпиады наша эстафетная команда состояла из пяти человек. Кроме меня в нее входили Александр Корнелюк, Владимир Ловецкий, Владимир Атамась и Юрий Силов (Силов был запасным). Все мы не первый год выступали вместе в самых разных всесоюзных и международных соревнованиях, много тренировались вместе, и мне хочется немного рассказать о своих товарищах и соперниках.

Конечно, мои оценки субъективны, но я надеюсь, что друзья не посетуют на меня, потому что, во-первых, речь идет, увы, о делах давно прошедших лет и, во-вторых, потому что тогда, в сентябре 1972 г., нам вместе удалось неплохо сделать наше общее дело.

Больше всех из нашей четверки мне знаком Саша Корнелюк. Мы с ним примерно одного возраста (Саша на год моложе) и примерно в одно время начали заниматься легкой атлетикой. Оба выступали в сборной команде юниоров СССР и с незначительной разницей во времени вошли в сборную взрослых. К моменту Олимпиады он уже переехал в Москву учиться в аспирантуре института физкультуры, но как спринтер родился и вырос э Азербайджане, занимался в группе известного бакинского тренера Афгана Сафарова.

Такие спортсмены, как Саша, всегда вызывали у меня самое высокое уважение. И дело не только в том, что он добился высочайших результатов (напомню, что личный рекорд его в беге на 100 м был равен 10,1 сек. и он не раз становился чемпионом СССР), не обладая никакими исключительными природными данными (при росте 167 см Саша весил 62 кг). Его тренировку можно с полным правом назвать самоотверженной. Другого слова и не подберешь. Корнелюк был очень целеустремлен: он давно мечтал об участии в Олимпиаде и сумел не только отлично подготовиться к ней, но и выступить выше всяких похвал. Я помню, как радовался Афган Гейдарович Сафаров в 1971 г. в Хельсинки на чемпионате Европы, где Саша занял шестое место в финале. Но от финала чемпионата Европы до олимпийского - дистанция огромная. И, думаю, мало кто из специалистов верил, что Саша сможет успешно выступить в Мюнхене. А Корнелюк не только верил в это, но и сделал все, чтобы переплавить свою веру в реальность. В Мюнхене ему пришлось нелегко. Ведь он не имел возможности экономить силы - каждый забег был для него решающим, И все же он не только пробился в финал, но и занял в нем четвертое место, опередив целую группу выдающихся бегунов. Именно Саша первым поздравил меня после финала бега на 100 м, поздравил искренне,с неподдельной родостью. А ведь я был его соперником, и, прошу понять меня правильно, если бы меня постигла неудача, то именно Саша стал бы обладателем бронзовой олимпийской медали.

Если же попытаться дать Корнелюку характеристику как спринтеру, то я бы отметил ряд положительных и, к сожалению, негативных моментов. Будучи от природы довольно резким и быстрым, Корнелюк страдал от недостатка скоростной выносливости. Ему не хватало энергии для мощного финиша. Обладая чрезвычайно быстрым стартом и стартовым разгоном, он все выдавал на 60- 70 м дистанции. При той частоте бега, которую он задавал себе с первых метров, его просто физически не могло хватить на весь бег. Частота падала, а вместе с ней падала и скорость. Был у него и чисто технический недостаток - стараясь увеличить длину шага, Саша, отталкиваясь, компенсаторно слегка отклонял плечи назад, как говорят спринтеры - его "ломало" через спину. И он промахивался в отталкивании, что тоже увеличивало энерготраты в беге. Именно поэтому ему приходилось в каждом забеге бежать почти на пределе. Саша человек очень эмоциональный, веселый, заводной. Иногда это мешало ему быть стрессоустойчивым, он мог растратить нервную энергию еще до старта. Но к его выступлению в Мюнхене это не относится - здесь Александр показал себя с самой лучшей стороны. В эстафете он со своим реактивным стартом выступал на первом этапе. Каждый знает, как важно хорошо начать дело!

На втором этапе в нашей команде стартовал минчанин Володя Ловецкий. Вообще, он как спринтер больше тяготел к бегу на 200 м. И тому были свои причины. Физически сильному Ловецкому немного не хватало так называемой "быстрой силы". Но в беге с ходу он был очень силен. К Олимпиаде Володя подошел в хорошей форме и установил свой личный рекорд в беге на 200 м в четвертьфинале. Там его соперниками оказались Л. Блэк и будущий олимпийский чемпион Монреаля Д. Кворри, которым Ловецкий уступил.

На третьем этапе в нашей эстафетной четверке должен был выступать Владимир Атамась из города Черкассы. В сборную команду он вошел только в 1972 г., но сразу показал несколько отличных результатов в беге на 100 м, а главное, удачно вписался в эстафетную команду. Несмотря на свои габариты - рост и вес у него были такие же, как у меня, - Володя был очень быстрым спринтером. Подвел его на Олимпиаде один недостаток - он был, как говорят специалисты, "жестким" бегуном: его мышцам не хватало эластичности. В четвертьфинале бега на 100 м он получил травму бедра и уже не смог принять участия в эстафете...

Место Володи в команде, на третьем этапе, занял молодой рижанин Юрий Силов. Юрий оказался в составе сборной команды чуть пи не накануне Олимпиады. Представьте себе сложность положения спортсмена, который должен войти в слаженный эстафетный коллектив вот так сразу. Это бывает не под силу и опытному бойцу, а ведь для Силова Олимпиада была первым международным соревнованием в жизни! Конечно, мы подбадривали дебютанта как могли, но ничто бы не помогло, если бы сам Юрий не совладал со своими нервами. Он же не просто совладал, а вообще сделал почти невозможное. В парне был завидный запас прочности! И не случайно через четыре года, в Монреале, когда я снова бежал в эстафете, на последнем этапе палочку мне передал не кто ной, как испытанный олимпиец Юрий Силов!

Не буду скромничать: конечно, ребята рассчитывали в эстафете и на то, что мой опыт и сила (все же я был уже двукратным олимпийским чемпионом) помогут завоевать олимпийскую медаль. При этом они прекрасно понимали, что мне придется нелегко после бега на 100 и 200 м, но не скрывали, что верят в меня. И эта вера действительно дала силы для участия еще в трех олимпийских забегах.

Я не скрывал от ребят своей усталости. И в нашем предстартовом разговоре просил постараться даже в предварительных забегах создать некоторую фору. Вновь рассчитывал на то, что смогу сэкономить остатки сил для финала. Саша, Володя и Юрий уверили меня, что сделают все от них зависящее. С этим мы и вышли на старт.

Спринт - это не только бег. Это тысячи повторений самых разнообразных упражнений и в гимнастическом зале, и на тяжелоатлетическом помосте, и на беговой дорожке

В забеге запевалой был Корнелюк. Он отлично пробежал свой этап, обыграв сильных бегунов - из ГДР и ФРГ. Неплохо выступили Ловецкий и Силов. Правда, Юрий не совсем точно принял эстафетную палочку, но на этапе не проиграл конкурентам, и мы без особых трудностей попали в полуфинал. В этом круге соревнований ребята вновь хорошо прошли все этапы, а я вновь сэкономил силы-мы показали одинаковое время с командой Франции, но на финише я был чуть позади француза. Впрочем, это нас не волновало - в финал выходили 4 команды.

И вот финал. Корнелюк блестяще пробегает свой первый этап, не уступив американцам ни метра. Но Володе приходится немного уступить сопернику, да к тому же передача снова нечеткая. Бежавший, на третьем этапе Юрий Силов сделал все что смог, но все же передал мне эстафету только пятым. 8 толчее мне трудно было разобрать, кто где, но я отчетливо видел американца Хар-та метрах в четырех впереди себя, а спортсмены ФРГ, ГДР и ЧССР выигрывали у нас чуть больше полутора-двух метров. Ближайших соперников я обыграл еще в начале этапа. Это прибавило мне сил и уверенности. Бег получался! Я продолжал наращивать скорость, и мне показалось, что Харт ощутимо приближается ко мне. Чувство было такое, что я даже сумею его настичь" И вдруг (это было примерно метров за тридцать пять до финиша) я почувствовал характерное пощипывание в ноге. Это сигнал - травма близка. Мышцы, не успевая расслабляться после предельных напряжений, стали вязкими, неэластичными, непослушными. Они требовали отдыха, угрожая разрывом. Ускорять бег дальше было бы безумием: я просто сошел бы с дистанции. Будь это в индивидуальном беге, можно было бы рискнуть, но здесь я бежал вместе с ребятами. 6 моих руках была их олимпийская медаль. Я понимал четко: нельзя снижать темп настолько, чтобы дать соперникам достать меня. И мне удалось найти такую лазейку, такой зазор в скорости бега, чтобы не порвать мышцу и не подпустить бежавших сзади. Американцы были первыми, повторив мировой рекорд, мы - вторыми, установив новое всесоюзное достижение.

К такому способу настройки на старт я пришел далеко не сразу. Даже будучи уже опытным спортсменом часто ловил себя на том, что, стоя в колодках, я никак не могу сосредоточиться на выстреле стартового пистолета. Более того, стараясь сосредоточить все внимание на выстреле, я начинал ощущать перед глазами какое-то мелькание, как в кадрах мультипликационного фильма, и внимание само собой рассеивалось. Пытался я просто отвлечься и вообще не думать о выстреле, но тогда получалось еще хуже. Чем больше я старался не думать о выстреле, тем больше о нем думал.

<<< Предыдущая глава   Вернуться к оглавлению   Следующая глава >>>